Неточные совпадения
Он хотел удержаться за
край стола, уронил револьвер, пошатнулся и
сел на землю, удивленно оглядываясь вокруг себя.
— А, почтеннейший! Вот и вы… в наших
краях… — начал Порфирий, протянув ему обе руки. — Ну, садитесь-ка, батюшка! Али вы, может, не любите, чтобы вас называли почтеннейшим и… батюшка, — этак tout court? [накоротке (фр.).] За фамильярность, пожалуйста, не сочтите… Вот сюда-с,
на диванчик.
Я молча
сел на краю стола.
— Домой, это…? Нет, — решительно ответил Дмитрий, опустив глаза и вытирая ладонью мокрые усы, — усы у него загибались в рот, и это очень усиливало добродушное выражение его лица. — Я, знаешь, недолюбливаю Варавку. Тут еще этот его «Наш
край», — прескверная газетка! И — черт его знает! — он как-то
садится на все,
на дома, леса,
на людей…
С этим он и уснул, а утром его разбудил свист ветра, сухо шумели сосны за окном, тревожно шелестели березы;
на синеватом полотнище реки узорно курчавились маленькие волнишки. Из-за реки плыла густо-синяя туча, ветер обрывал ее
край, пышные клочья быстро неслись над рекою, поглаживая ее дымными тенями. В купальне кричала Алина. Когда Самгин вымылся, оделся и
сел к столу завтракать — вдруг хлынул ливень, а через минуту вошел Макаров, стряхивая с волос капли дождя.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся
на пол, сдвинула вещи со стола
на один его
край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим
сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там,
на краю утеса, или
сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Маслова ничего не отвечала и молча прошла к своему месту, второму с
края, рядом с Кораблевой, и
села на доски нар.
Обойдя ее, он аккуратно, с
края, давая место другим,
сел на нее и, вперив глаза в председателя, точно шепча что-то, стал шевелить мускулами в щеках.
От
села Осиновки Захаров поехал
на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке
на краю дороги он застал какого-то гольда-охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою.
На вопрос, не знает ли он гольда Дерсу Узала, охотник отвечал...
В то время уже начались преследования браконьеров и выселение их из пределов
края. Китаец, вероятно, думал, что его сейчас арестуют и отправят в залив Ольги под конвоем. От волнения он
сел на пень и долго не мог успокоиться. Он тяжело и прерывисто дышал, лицо его покрылось потом.
Действительно, в наших
краях знают толк в пении, и недаром
село Сергиевское,
на большой орловской дороге, славится во всей России своим особенно приятным и согласным напевом.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я встал
на ноги.
Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы
сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Село Шкотово находится около устья реки Цимухе,
на правом берегу. Основание его относится к 1864 году. В 1868 году его сожгли хунхузы, но
на другой год оно возродилось снова [Д.Н. Мушкетов. Геологическое описание района Сучанской ж. д., 1910 г.]. Пржевальский в 1870 году в нем насчитал 6 дворов и 34 души обоего пола [Н.М. Пржевальский. Путешествие по Уссурийскому
краю, 1869 г., стр. 135–136.]. Я застал Шкотово довольно большим
селом [В 1902 г. в селении насчитывалось 88 семейств.].
Солнце
садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и
на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
В будни и небазарные дни
село словно замирало; люди скрывались по домам, — только изредка проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору по делу, да
на противоположном
крае площади, в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
В ее усадьбе он и жил
на краю большого
села, в котором скучилось несколько мелкопоместных семей.
По временам он заходил вечером в девичью (разумеется, в отсутствие матушки, когда больше досуга было),
садился где-нибудь с
краю на ларе и слушал рассказы Аннушки о подвижниках первых времен христианства.
Тогда он отправлялся в
село, где
на краю стояла теперь новая изба Федора Кандыбы и его рябого племянника.
Забросив ружье за плечо, я пошел по левому нагорному
краю долины. Выбрав место поположе, я поднялся к одной из ближайших седловин
на хребтике и
сел здесь отдохнуть.
В это время идущий впереди Ноздрин остановился и грузно опустился
на край нарты. Мы оба следовали за ним и как будто только этого и ждали. Рожков немедленно сбросил с плеч лямку и тоже
сел на нарту, а я подошел к берегу и привалился к вмерзшему в лед большому древесному стволу, наполовину занесенному песком и илом.
Он
сел на край стула, с гримасами, с улыбками, со смеющимися и выглядывающими глазками, с потиранием рук и с видом наивнейшего ожидания что-нибудь услышать, вроде какого-нибудь капитального сообщения, давно ожидаемого и всеми угаданного.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и
садясь на самый
край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Матвей Васильич подвел меня к первому столу, велел ученикам потесниться и посадил с
края, а сам
сел на стул перед небольшим столиком, недалеко от черной доски; все это было для меня совершенно новым зрелищем,
на которое я смотрел с жадным любопытством.
Калинович
сел на край деревянного кресла.
Он
сел нехотя
на край стула.
С запада тянулось, точно живое чудовище, черное, безобразное пятно с медным отливом по
краям и быстро надвигалось
на село и
на рощу, простирая будто огромные крылья по сторонам.
Но в этот момент у нее слегка закружилась голова, потому что палуба под ее ногами вдруг показалась ей странно неустойчивой, а собственное тело необыкновенно легким. Она
села на край скамейки.
Глубокая грусть изображалась
на лице Коршуна. Перстень слушал и молчал. Оба разбойника
сели на краю дороги.
В отдаленных
краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной в городе, другой
на кладбище, — города, похожие более
на хорошее подмосковное
село, чем
на город.
Я
сел на край гроба, в ногах его, оглянулся: бугроватое кладбище тесно заставлено серыми крестами, тени, размахнувшись, легли
на могилы, обняли их щетинистые холмы.
Когда над городом пела и металась вьюга, забрасывая снегом дома до крыш, шаркая сухими мохнатыми крыльями по ставням и по стенам, — мерещился кто-то огромный, тихонький и мягкий: он покорно свернулся в шар отребьев и катится по земле из
края в
край, приминая
на пути своём леса, заполняя овраги, давит и ломает города и
села, загоняя мягкою тяжестью своею обломки в землю и в безобразное, безглавое тело своё.
Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор
сел в свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича… Приказчик стоял
на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз, думы его были напряженны, мучительны…
—
Сядьте, — сказал он и сам присел
на край стола. — У меня, вы видите, еще беспорядок, — прибавил Инсаров, указывая
на груду бумаг и книг
на полу, — еще не обзавелся, как должно. Некогда еще было.
Меня всегда терзает зависть, когда я вижу людей, занятых чем-нибудь, имеющих дело, которое их поглощает… а потому я уже был совершенно не в духе, когда появился
на дороге новый товарищ, стройный юноша, в толстой блузе, в серой шляпе с огромными полями, с котомкой за плечами и с трубкой в зубах; он
сел под тень того же дерева;
садясь, он дотронулся до
края шляпы; когда я ему откланялся, он снял свою шляпу совсем и стал обтирать пот с лица и с прекрасных каштановых волос.
Петр
садится у самой двери
на край стула.
Сядем, братья,
на лихих коней
Да посмотрим синего мы Дону!»
Вспала князю эта мысль
на ум —
Искусить неведомого
края,
И сказал он, полон ратных дум,
Знаменьем небес пренебрегая:
«Копие хочу я преломить
В половецком поле незнакомом,
С вами, братья, голову сложить
Либо Дону зачерпнуть шеломом...
Илья
сел и осторожно локтем отодвинул какие-то бумаги, лежавшие
на краю стола.
Она вошла в комнату, тихо
села возле Долинского
на краю кровати и положила ему
на лоб свою исхудалую ручку.
Долинский сделал шаг вперед и поднял с пыльной дороги небольшую серую птичку, за ножку которой волокся пук завялой полевой травы и не давал ей ни хода, ни полета. Дорушка взяла из рук Долинского птичку,
села на дернистый
край дорожки и стала распутывать сбившуюся траву. Птичка с сомлевшей ножкой тихо лежала
на белой руке Доры и смотрела
на нее своими круглыми, черными глазками.
— Чего взял, сами родители к нам
на село привезли… О французовой поре можайские дворянчики всё через наши
края бегивали, и тут тоже пара их бегла, да споткнулись оба у нас и померли, а сиротинку бросили.
Гости
сели; оркестр грянул »гром победы раздавайся!» — и две огромные кулебяки развлекли
на несколько минут внимание гостей, устремленное
на великолепное зеркальное плато,
края которого были уставлены фарфоровыми китайскими куклами, а средина занята горкою, слепленною из раковин и изрытою небольшими впадинами; в каждой из них поставлен был или фарфоровый пастушок в французском кафтане, с флейтою в руках, или пастушка в фижмах, с овечкою у ног.
По окончании послеобеденных классов, после получасового беганья в приемной зале, в котором я только по принуждению принимал иногда участие, когда все должны были усесться, каждый за своим столиком у кровати, и твердить урок к завтрашнему дню, я также
садился, клал перед собою книгу и, посреди громкого бормотанья твердимых вслух уроков, переносился моим воображением все туда же, в обетованный
край, в сельский дом
на берегу Бугуруслана.
Но Саша, смеясь, удержал его. Начинала томить усталость.
Сели на краю канавки, лицом к далекому огоньку, уже расплывшемуся в желтизне окна; Саша закурил.
На небе
садился ранний зимний вечер с одним из тех странных закатов, которые можно видеть в северных широтах зимою, — закат желтый, как отблеск янтаря, и сухой. По этому янтарному фону, снизу, от
краев горизонта, клубится словно дым курений, возносящийся к таинственному престолу, сокрытому этим удивительным светом.
На самом
краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия, расположились
на ночлег запоздавшие охотники.
Каждые полчаса Тарасу дается отдых; он
садится на край деревянного ящика, служащего ему пьедесталом, и из «натуры» превращается в обыкновенного голого старика, разминает свои оцепеневшие от долгой неподвижности руки и ноги, обходится без помощи носового платка и прочее.
Мы только что прошли какой-то город и вышли
на луг, где уже расположился шедший впереди нас первый полк. Местечко было хорошее: с одной стороны река, с другой — старая чистая дубовая роща, вероятно место гулянья для жителей городка. Был хороший теплый вечер; солнце
садилось. Полк стал; составили ружья. Мы с Житковым начали натягивать палатку; поставили столбики; я держал один
край полы, а Житков палкой забивал колышек.
В 1715 году приехали в
село Плодомасово, в большой красной сафьянной кибитке, какие-то комиссары и, не принимая никаких пόсул и подарков, взяли с собой в эту кибитку восемнадцатилетнего плодомасовского боярчука и увезли его далеко, к самому царю, в Питер; а царь послал его с другими молодыми людьми в чужие
края, где Никита Плодомасов не столько учился, сколько мучился, и наконец, по возвращении в отечество, в 1720 году, пользуясь недосугами государя, откупился у его жадных вельмож
на свободу и удрал опять в свое Плодомасово.
Фабрики — три ситцевых и одна кожевенная — находились не в самом
селе, а
на краю и поодаль.